Неточные совпадения
— Что батюшка,
спит или проснулся? — тихо и смиренно проговорил он, себе самому неожиданно, и вдруг, тоже совсем неожиданно, сел
на скамейку.
На мгновение ему стало чуть не страшно, он вспомнил это потом. Смердяков стоял против него, закинув руки за спину, и глядел с уверенностью, почти строго.
Джемма подвинулась
на скамейке. Корзина накренилась,
упала… несколько вишен покатилось
на дорожку. Прошла минута… другая…
Как-то раз М.М. Чемоданов принес рисунок
на первую страницу: у ворот дома
на скамейке, освещенный керосиновым фонарем (тогда так освещалась вся Москва),
спит и сладко улыбается дворник. Мы все расхохотались: живой портрет императора Александра III!
Она встала, чтобы переменить место и сесть напротив, но ноги плохо ее слушались, и ее понесло вдруг вбок, к запасному компасу, обмотанному парусиной. Она еле-еле успела удержаться за него. Тут только она заметила, что началась настоящая, ощутимая качка. Она с трудом добралась до
скамейки на противоположном борту и
упала на нее.
Садовая
скамейка была к нашим услугам. Аграфена Петровна села и долго молчала, выводя
на песке зонтиком какие-то фигуры. Через зеленую листву, точно опыленную серебристым лунным светом, глядела
на нас бездонная синева ночного неба. Я замечтался и очнулся только от тихих всхлипываний моей дамы, — она плакала с открытыми глазами, и крупные слезы
падали прямо
на песок.
Литвинов откинулся назад, а Ирина подошла, шатаясь, к
скамейке и
упала на нее, к великому изумлению заштатного дипломата, случайно забредшего
на железную дорогу.
По женскому смеху и бубнящему голосу Тимохина разыскали свою компанию, гимназистов и гимназисток, заседавших
на скамейке и
на перилах, за которыми темнел крутой обрыв и точно
падали в реку голые еще деревья.
Но его тотчас же сбило со
скамейки. Он
упал грудью
на уключину и судорожно вцепился обеими руками в борт. Огромная тяжелая волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему послышался в реве водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила оторвала его от лодки, подняла высоко и швырнула в бездну головой вниз. «А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», — мелькнуло вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Потом пошел
на бульвар. Солнце взошло. Сыро
на дорожках. Гимназистки идут в гимназию — маленькие болтушки, личики свеженькие, только что вымытые… Сел я
на скамейку и задремал. Вдруг вижу, идет городовик и этак сызбоку
на меня посматривает, точно ворона
на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозревает»… Подошел он ко мне. «Сидеть, господин,
на бульваре каждому дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а чтобы
спать — нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
Эта грязь коробила Половецкого, когда приходилось вечером пить чай за грязным столиком и укладываться потом
спать на грязной пароходной
скамейке. Брат Павлин поместился напротив и наблюдал за Половецким улыбавшимися глазами. Он понял, что барину претит непролазная пароходная грязь.
Разве вода может говорить? Машина при всей её подавляющей физической силе не может выдавить из себя ни одного слова… А слова повторялись, он их слышал совершенно ясно и даже мог различить интонации в произношении. Он в каком-то ужасе сел
на своей
скамейке и удивился, что кругом никого не было, а против него мирно
спал брат Павлин. Половецкий вздохнул свободно.
Она сидела
на уроках
на одной со мной
скамейке, ходила в одной паре и
спала подле.
Я
упала головой
на скамейку и судорожно заплакала.
Был десятый час утра. Дул холодный, сырой ветер, тающий снег с шорохом
падал на землю. Приемный покой N-ской больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они сидели
на скамейках, стояли у стен; в большом камине пылал огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и совали им под мышки градусники.
На галерее я ни разу не сидел, а
попадал прямо в залу, где, как известно, депутаты сидят
на скамейках без пюпитров или врассыпную, где придется. Мне могут, пожалуй, и не поверить, если я скажу, что раз в один из самых интересных вечеров и уже в очень поздний час я сидел в двух шагах от тогдашнего первого министра Дизраэли, который тогда еще не носил титула лорда Биконсфильда. Против
скамейки министров сидел лидер оппозиции Гладстон, тогда еще свежий старик, неизменно серьезный и внушительный.
Палтусов вошел
на Пречистенский бульвар, сел
на скамейку и смотрел вслед быстро удалявшейся карете. Только ее глухой грохот и раздавался. Ни души не видно было кругом, кроме городового, дремавшего
на перекрестке. Истома и усталость от танцев приковывали Палтусова к скамье. Но ему не хотелось
спать. И хорошо, что так вышло!.. Ему жаль было Станицыну… Но не о ней стал он думать. Завтра надо действовать. Поскорей в Петербург — не дальше первой недели поста.
Саня
упала головою
на скамейку и, сжав шею пальцами, беззвучно зарыдала от жалости. Я и Ольга стояли, замирая и не отводя глаз от порога, где, как нам чудилось, стояла еще залитая серебряным сиянием месяца тонкая высокая фигура графини. И точно какой-то вихрь ворвался мне в душу.
— Уф! — сказал он, выпуская из легких весь воздух. — То есть, вот как замучился! Едва сижу! Почти пять суток… день и ночь жил, как
на бивуаках!
На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать у Галдеева, в его конторе, при магазине… Не ел, не пил,
спал на какой-то
скамейке, весь иззябся… Минуты свободной не было, некогда было даже у себя
на квартире побывать. Так, Надюша, я и не был дома…
На доклад Царапкина Лелька запоздала, —
попала сначала в пионерский клуб соседнего кожзавода. Пришла к самому концу доклада. Узкая комната во втором этаже бывшей купеческой дачи, облупившаяся голландская печка.
На скамейках человек тридцать, — больше девчат. Председательствовала Лиза Бровкина, секретарь одной из галошных ячеек.
Он огляделся вокруг и, увидав стоявшую
на дорожке
скамейку, добрел до нее и скорее
упал, нежели сел.
В поздние летние вечера, когда маленькая Кора и даже Дарья Николаевна
спали крепким сном, Конкордия Васильевна и Федор Дмитриевич часто сиживали
на скамейке у избы и наслаждались южной вечерней прохладой.
— Густав! что вы со мною сделали?.. — могла она только произнесть, покачав головой, закрыла глаза руками и, не в состоянии перенести удара, поразившего ее так неожиданно,
упала без чувств
на дерновую
скамейку. В исступлении он схватил ее руку: рука была холодна как лед;
на лице ее не видно было следа жизни.
Он ушел. Она осталась одна. Бледная, изнеможденная, с горящими, как у кошки, глазами, с высохшими губами, она скорее
упала, чем уселась
на скамейку. Долго, очень долго она сидела без движения, без мыслей. Глаза ее мало-помалу теряли свой блеск; руки опустились; головка ее медленно наклонялась все ниже и ниже.
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей
на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения
падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва не земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил
на одну из
скамеек.
Одна за другою были отрезаны от него конспиративные квартиры, где он мог бы укрыться; оставались еще свободными некоторые улицы, бульвары и рестораны, но страшная усталость от двухсуточной бессонницы и крайней напряженности внимания представляла новую опасность: он мог заснуть где-нибудь
на бульварной
скамейке, или даже
на извозчике, и самым нелепым образом, как пьяный,
попасть в участок.
Борька сидел
на скамейке и ударял срезанным ивовым хлыстиком по голенищу сапога. В душе волновалось жадное нетерпение. Вчера,
на прощание целуя Исанку в щеку, он крепко обнял ее и, как будто нечаянно,
попал ладонью
на ее грудь. И весь день сегодня, задыхаясь, он вспоминал это ощущение. Тайные ожидания и замыслы шевелились в душе. Снова и снова всплывавшее воспоминание сладострастным жаром обдавало душу.
Постоянно болела голова. И работоспособность
падала. Мутная вялость была в мозгах и неповоротливость. Исанка пошла
на прием к их профессору-невропатологу. Вышла от него потрясенная. Села
на скамейку в аллее Девичьего Поля.